СИСТЕМНАЯ ПСИХОЛОГИЯ
И СОЦИОЛОГИЯ

ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ В РОССИИ В XVII ВЕКЕ: К ИСТОКАМ ОСНОВНЫХ ИДЕЙ О ПОТЕНЦИАЛЬНЫХ ВОЗМОЖНОСТЯХ ЧЕЛОВЕКА, ЕГО БОРЬБЕ И ТРУДЕ  

(Продолжение, начало в № 4 (20) 2016) 

 Д. В. Иванов, 

Н. А. Галюк,  

НГПУ, Новосибирск 

В статье рассматриваются ведущие идеи отечественной психологической мысли XVII века, ставшие своего рода импульсом для последующего развития российской психологии. В статье используются историко-психологическая реконструкция, библиографический метод, способствующий систематизации основных материалов и источников, а также психологическая интерпретация представлений о человеке, его потенциальных возможностях, борьбе и труде, тех кардинальных вопросов, которые затрагивают сам смысл его существования. 

Ключевые слова: человек; потенциальные возможности; принцип совершенствования; ремесло; обучение; труд; борьба. 

PSYCHOLOGICAL IDEA IN RUSSIA IN THE 17TH CENTURY: TO ORIGIN BASIC IDEAS ABOUT HUMAN OPPORTUNITIES, HIS STRUGGLE AND LABOR 

(The continuation, the beginning is in № 4 (20) 2016) 

D. V. Ivanov,  

N. A. Galyuk, 

NSPU, Novosibirsk 

The article considers the leading ideas of the Russian psychological thought of the 17th century, which became a kind of impulse for the subsequent development of Russian psychology. The article uses historical and psychological reconstruction, a bibliographic method that facilitates the systematization of basic materials and sources, as well as a psychological interpretation of the ideas about the person, his potential capabilities, struggle and work, those cardinal issues that affect the very meaning of his existence. 

Keywords: human; potential; principle of improvement; craft; education; work; struggle. 

Введение 

Изучение истоков отечественной психологической мысли способствует глубокому пониманию перспектив ее развития в настоящем и будущем, выявлению «национальных особенностей» (Б. Н. Рыжов) [27: с. 164], являющихся своего рода «опорами» в самостоятельности и самобытности российской психологии. Важной задачей истории психологии при этом становится выявление системных характеристик формирования психологического знания [24: с. 5]. 

Отечественная психологическая мысль оказывается готовой к системному представлению образа человека в отражении его потенциальных возможностей, реализации их благодаря созидающей функции человеческого труда, в борьбе как крайней характеристике его существования. Идеи, имевшие «хождение» в отечественной психологии, воссоздаваемые путем историко-психологической реконструкции и психологической интерпретации, показывают многообразие и в то же время систему принятых взглядов на человека, на его возможности в труде и борьбе. 

Исторические условия и предпосылки развития отечественной психологической мысли в XVII веке 

Историческими условиями развития отечественной психологической мысли в XVII веке стали длительное становление отечественной государственности; смена царствующих династий (Рюриковичи – Годуновы – Романовы); войны и бунты; раскольничество; попытки выстраивания дипломатических отношений с католическим Западом; привнесение новаций в экономику («чему научились в землях далеких чужестранных»). Всё стало ответом на запросы общества, его жизненных потребностей, оказывало свое влияние и на «технологические» приемы формирования образа «нужного» своему времени человека, занятого созидательным трудом и ежедневной борьбой за себя и проявление своих потенциальных возможностей.  

В русле формировавшейся в этот период тенденции к социально-политическим изменениям шло обучение мастеровых и ремесленников в России. Даже в неспокойные времена Бориса Годунова, на переломе XVI–XVII веков царский двор отправлял юношей в университеты Англии, Франции и Германии для обучения «основным достижениям в науках» [1: с. 57], поскольку правительство нуждалось в профессионально подготовленных специалистах в области иностранных языков, философии, теологии, строительства, медицины, юриспруденции и др.). 

Пришедшая к власти династия Романовых (1613) продолжила традицию заграничного («иноземского») обучения «людей надёжных» с целью создания просвещенного круга, новой элиты общества. Историк и культуролог  
Л. А. Черная отмечает, что новое XVII столетие в России нарушило замкнутость русской культуры на государственном и индивидуальном уровне [37: с. 114–115]. Происходило это осторожно и с «мытьем рук» после общения с прибывшими со стороны Запада врачами, военными, инженерами, часовщиками во времена Михаила Федоровича. В то время как двор царя Алексея Михайловича стал открытым для посещения иностранцами, которым была видима сама придворная культура, сам образ жизни «загадочных» русских. Восприимчив к «иноземным штукам» был и старший брат Петра I — Федор III Алексеевич, уже носивший в царских палатах «заграничное платье».  

Историк, географ и философствующий психолог первой половины XVIII века В. Н. Татищев сообщал, что во времена царя Алексея Михайловича Тишайшего «медные и железные заводы, якоже и оружейные устроены, холсчевые и шелковые фабрики заведены, неколико и о караблеплавании в пользу купечества выписанными разными ремесленники прилежность и пользу показал, договоры с Англиею и Голландиею в полезнейшее состояние руским купцам учинил, в 1667 г. Торговый устав и другие весьма полезные купечеству указы издал» [31: с. 394]. Татищев дает развернутую картину активности трудящегося человека в профессиональном мире, которая проявляется благодаря поддержке со стороны царя, понимающего перспективность благодаря этому развитию самого государства. О втором царе династии Романовых Татищев пишет следующее: «Даже блаженные памяти государь царь Алексей Михайлович как его храбростию в делах военных, так преострым умом и охотою ко економии вечную по себе славу оставил, междо многи[ми] его знатными и вечной славы достойными делами не меньше он о рукоделиах, ремеслах и купечестве его труда показал» [31: с. 394].  

Тишайший царь, доверявший своему близкому другу Федору Михайловичу Ртищеву (1626–1673), отправлял по его рекомендациям «детей московских» за границу для обучения и подготовки их к управленческой работе в приказах. Духовная жизнь этого времени Москвы обогащается «человечной» деятельностью Ртищева, которая по своим характеристикам и последствиями может быть сопоставима с деятельностью гуманистов эпохи Возрождения в Западной Европе. Так, по настоянию Ртищева были открыты в Москве (Китай-город, Печатный двор, Заиконоспасский монастырь) школы — «устроение учения различными диалекты: греческим, словенским и латинским» [3: с. 283–287]. Наблюдается существенный прогресс в связи с этим в области просвещения, образования и культуры. Наука и образование — «ученая книжность» — прочно вошли в жизнедеятельность русского человека. 

По указанию действовавшего «во всеобщее благо» Ртищева велась серьезная подготовка переводчиков и корректоров-редакторов церковных книг в Андреевском монастыре (1648). Здесь обосновалось своеобразное братство с просветительскими целями, которое организовало обучение желающих грамматике, риторике и философии. В круг философских проблем входили и вопросы, связанные с психологией человека, раскрытием его потенциальных возможностей и сути взаимоотношений с миром. Поселиться в Андреевском монастыре могли только «учительные» люди, носители священного сана, хорошо знавшие все церковные правила.  

Царский двор признал в 1649 году наличие школы в Андреевском монастыре и выделял средства на ее содержание [1: с. 51]. В монастырь потянулись желающие получить знания («учению внимати») из тех, кто сам был готов их передавать дальше. Нашлись среди последних и будущие ремесленники, считавшие познания философского характера необходимыми для понимания себя и окружающего мира и тех связей, которыми обременен человек в своем социальном окружении.  

Спасская школа (Заиконоспасский монастырь) начиная с 1665 года готовила подьячих для царской канцелярии. Руководил процессом обучения Симеон Полоцкий, ученый-философ, автор знаменитого трактата «Вертоград многоцветный» (XVII в.). В его школе преподавалась не только риторика, но и курс философии, подразделявшийся на «разумительную философию» и «естественную философию». В разделе естественной философии в соответствии с канонами того времени читалась психология, где излагались знания о душе и законы психической деятельности человека. Это была уже система понятий и концептов, связанная с профессиональным образованием человека той эпохи, становлением человеческого в нем. 

Историк и философ отечественного образования Л. А. Степашко обоснованно считала, что благодаря деятельности таких школ преодолевалась «культурная изоляция» Московской Руси от Европы [30: с. 146]. В них изучались языки, причем включая ранее осужденный и запрещенный латинский. Кроме того, в планах обучения в таких школах прослеживается аналог с «семью свободными искусствами», представленными в европейском университетском образовании; здесь же давались и профессиональные навыки.  

Однако необходимо учитывать, что основой, поддерживающей эту систему, стало «Ртищевское братство», куда входили представители разных культурных направлений духовной жизни Московской России (Епифаний Славинецкий, Симеон Полоцкий, Юрий Крижанич, Аввакум, Спиридон Потёмкин и др.). «Ртищевское братство» было своеобразным гарантом развития систематического профессионального образования. Заслуги Ртищева на поприще «свободных мудростей учения» оказались бесспорными. Сам он, относясь к числу передовых людей своего времени, осознавал всю необходимость светского просвещения русского общества и важность культурного взаимодействия с европейскими странами [25]. Участники «Ртищевского братства», «гуманисты» того времени в своих ученых трактатах поднимали многие вопросы философско-психологического и психолого-педагогического характера (обучение грамоте, приобщение к труду, обучение ремеслу, формирование гуманных отношений в семье и т. п.) [30: с. 148], были заняты поиском условий для реализации человеком своих потенциальных возможностей (в труде, борьбе) на присущем им уровне развития психологической мысли. 

Открытые Ртищевым образовательные учреждения нуждались в базовых учебных пособиях, лекционных курсах. Свое хождение имели руководства (учебные пособия), использовавшиеся для обучения профессиям. Такие пособия создавали базу знаний по физике и химии, геометрии и геологии, военному делу, медицине и философии для русского человека, постигавшего азы различных профессий. В работах и руководствах по философии большие разделы посвящались психологии человека, описанию его страстей, мышления и воли. 

Например, созданный по царскому повелению Аптекарский приказ, взявший на себя функции профессионального образовательного учреждения, оказался своего рода местом обучения травников (фармацевтов), ученых-лекарей, составлявших учебные пособия профильного для данного приказа характера. Здесь лекарем Иваном Венедиктовым был написал труд «Фармакопея», где он отразил собственные наблюдения и практический опыт врачевания [3: с. 290]. Помимо врачевания в трактате затрагиваются некоторые вопросы психологического взаимодействия с «врачуемым», исцеляемым (что говорить, что делать).  

Создаваемые в этот период учебные пособия не были единственными, поскольку литература профессионального и просветительского профиля всегда имела свое хождение и была востребована разными слоями населения Московского государства. Многие списки ранее известных рукописей, книг в это время стали вновь актуальны и значимы. 

«Ученую книжность» как исток будущего российского просветительства и организации профессионального образования в Петровскую эпоху можно найти в двух крупных образовательных центрах того времени, а именно в Киево-Могилянской и московской Славяно-греко-латинской академии [21; 23; 39].  

Славяно-греко-латинская академия («Еллино-славянская схола») как идея, появившаяся еще во времена правления Федора III (1680) и реализованная правительством царевны Софьи (1687), стала первым высшим профессиональным образовательным заведением в Московской Руси. Федор III оказался восприимчивым к социальному опыту своего родителя — Алексея Михайловича Тишайшего. В соответствии уже с задуманным федоровским планом академия должна была стать общесословным учебным заведением с программой, типичной для европейских университетов XVII столетия. Необходимо признать, что появление такого учебного заведения было давно ожидаемым событием в стране с глубокой традицией любви к мудрости («любомудрию») и «ученой книжности». Однако это событие крайне неординарного характера осталось в тени протекающих политических треволнений периода регентства Софьи. 

Для русского человека появляется возможность продолжать свое обучение в университетских центрах Европы, реализовать свои потенциальные возможности, способности, найти свое место в сложных социальных отношениях эпохи. Среди учителей и наставников в «школах повышенного образования», в самой академии «было немало людей интеллигентных, вольнодумцев и гуманистов» [30: с. 146], что сказывалось на распространении передовых идей, в том числе психологического характера. 

В академии помимо языков и математики, философии и богословия, физики и грамматики читались систематические курсы по психологии [3: с. 287; 6: с. 67–69; 22: с. 18; 29: с. 398–400]. Академические курсы читали приглашенные царским двором из Константинополя братья-монахи Иоанникий и Софроний Лихуды, выпускники Падуанского университета (Италия). Ими были заложены традиции просвещения и высшего образования в России. В настоящее время им воздвигнут памятник в Москве, увековечивший их просветительский подвиг. 

Многие русские мыслители, составившие гордость русской науки и «философского века», постигли «семена мудрости» — прошли обучение в Московской лихудовской академии, среди них: А. Д. Кантемир,  
М. В. Ломоносов, Д. С. Аничков, П. В. Постников, Карион Истомин и др. Известно, например, что Ломоносов слушал курс психологии у продолжателя лихудовской традиции Антония Кувичинского [18: с. 231]. В стенах Московской Славяно-греко-латинской академии обучались будущие инженеры, медики, военные, философы и литераторы [30: с. 146]. 

Воинственный архиепископ, философ и литератор Феофан Прокопович, руководитель знаменитой петровской «учёной дружины» и «старатель» профессионального образования в России обучался в Киево-Могилянской академии, также имевшей устоявшиеся психологические традиции [21; 29: с. 249–272].  

Становится понятным интерес отечественных мыслителей к психологическим и образовательно-профессиональным вопросам, который был у них «воспитан» во время обучения и приобщения к мировой и отечественной философско-психологической мысли и пониманию необходимости профессионального образования как «ключа» к будущему процветанию России. В это время формируются педагогические дискурсы эпохи, парадигмы образования, оставшиеся в отечественной культурной традиции [34]. 

Русское просветительство последовавшего за XVII веком «философского века» (А. С. Пушкин), впитавшее сам смысл занятий психологическими вопросами, не только коснулось философско-психологической мысли, дав ей возможность проявить себя для интересующихся в ознакомительном плане, но и показало всю ее необходимость в обосновании проблем человека, его «натуры» (и «естества»), ценности этих проблем в профессиональном обучении.  

Важными предпосылками развития отечественной психологической мысли в XVII столетии были происходящие изменения в мироощущении русского человека, в образе его мыслей, чувств и поступков. Так, в XVII веке вновь особое значение приобретает человек, умеющий бороться, проявляющий упорство в преодолении различного рода препятствий, стоящих на пути реализации своих потенциальных возможностей. Еще старец Филофей, написавший в XVI веке к практически всевластному князю Василию III самые, быть может, ожидаемые им слова: «все христианские царства сошлись в одно твое, что два Рима пали, а третий стоит, четвертому же не бывать» [26: с. 58], — запустил социальный механизм формирования глорической (от лат. gloria — победа) потребности, психологически базирующейся на мотивации борьбы, остающейся ценностью для русского человека XVII века. Борьба зримо проявляет себя в русской языковой картине мира, взаимоувязывается как концепт описания человека с концептом «жизнь» [32], часто обнаруживается в источниках, значимых для истории отечественной психологической мысли.  

Неудивительно, что постоянно воспроизводится образ русского правителя-царя как предводителя войска, который в свете идеи значимости борьбы для человека совпадает с образом храбора (храбр, храбор — воин, храбрый борец), навсегда оставшимся в легендах, былинах, сказаниях и сказках [13: с. 89]. Из всех личных качеств царя на первое место ставится его храбрость. Признаком деятельного, сильного правителя являлась его военная доблесть. Борцовские качества выступают характеристиками царя как «храбосердного», «крепкорукого», «сильного телом» и «премудрого». Вокруг престола собираются «воинники», военно-служилые люди, нуждающиеся в поддержке царя, его внимании и благосклонности. Формируется новый социальный мир Русского царства [7]. 

«Воинник», «стрелец-удалец», умеющий бороться «добрый молодец» прочно входят в русскую ментальную картину мира, осознание социальных взаимосвязей. Образ воина появляется в устном творчестве, в сказках, где он контекстуально представлен как единоборец, становится объектом воспевания и описания во многих исторических источниках (публицистика, исторические песни и т. п.). На практике это значило, что человеческое «Я» становилось более активным, усиливались борцовские потенции человека.  

Особое морально-нравственное напряжение и ответственность за судьбы мира достигается в XVII столетии в ходе церковной реформы, породившей раскол и старообрядчество. Внутреннее напряжение реализовывалось на деле постижением психологии человека как полноценного участника событий, где его направляют программы исторически запечатленных действий (Аввакум и др.). В это время громче стал звучать вопрос о равенстве людей по своей природе — «естеству». Однако в результате стали больше говорить о неравенстве человеческих «нравов» (характера) [35–38: с. 163]. Это становится серьезной темой философско-психологических «размышлений». Человеческий «нрав» («норов») останется предметом философско-психологической рефлексии, поиском ответов о потенциальных возможностях человека, его способностях и борьбе и в последующем XVIII веке.  

В XVII веке происходит также рост авторского самосознания — доказательство активности «Я» человека, его интереса к собственной психологии. В качестве показателей этого роста исследователями приводятся автобиографизм, присущий многим источникам того времени, постепенный отказ от дидактической формы изложения мыслей в различных произведениях, стихотворное переложение библейских текстов, рефлексия [37: с. 146–149]. Человек пытается оформить свое новое мироощущение в соответствии с открывающимися горизонтами познания, что также отразится на понимании им идеи борьбы, которая рассматривается не только как общественно полезная, сплачивающая общество и армейско-военная, стимулирующая героическое поведение и рост воинских компетенций, но еще и как личностно-ценностная, позволяющая человеку саморегулировать свои потенциальные возможности, свое «Я». 

В XVII веке особое значение приобретает образ человека труда — ремесленника, мастера, способного к творческому, созидательному труду, способного обеспечить высокий уровень жизни общества. Существующие к этому времени ремесленные мастерские — цеха (от нем. zeche — объединение лиц одного сословия), «цеховые корпорации», «ремесленно-торговые корпорации» (Б. А. Рыбаков) — объединяют мастеров-профессионалов и их учеников-подмастерьев, выполняющих ряд профессиональных действий по изготовлению определенного изделия. Например, ремесленные мастерские по выделке кожи, производству сафьяна, стекла, по изготовлению набивных тканей, оружия (мечей, мортир, пищалей и пр.) обеспечивали возрастающие запросы общества. 

Выдающиеся мастера созидали новые, зачастую оригинальные, способы выполнения профессиональных действий, новые условия труда, что продвигало ремесло вперед. Человеку предоставлялась возможность «найти свое место в ремесленном мастерстве» (К. М. Гуревич), которого он мог достичь личностно-ценной борьбой и постепенным обучением, раскрывающим его индивидуальность. В ходе профессионального обучения создавались условия, способствовавшие сознательному овладению человеком опытом предшествующих поколений. Будущий мастер усваивал необходимые знания и умения, следуя как традициям, сложившимся в образовательном подходе его наставника, так и собственному «разумению» изучаемого дела. 

С историко-психологической точки зрения цех, его образование симптоматично указывают на развитие осознания причастности каждого из участвующих в его созидании к общности определенного рода, фиксацию представлений о профессиональных качествах человека [16: с. 53]. Это значит, что в социальной практике появляется следующее понимание реалий: профессия — дело жизни, мастер — человек профессии, обучение мастерству — годы овладения делом жизни. Такие представления как константы бытия способствовали становлению и развитию профессионального самосознания человека того времени. 

Мастера-ремесленники, а среди них были читающие, знакомые с отечественными философско-психологическими источниками, организовывали профессиональное обучение своих учеников по «житейской записи» в течение пяти–восьми лет по месту своего проживания. Ученик выполнял все задания своего мастера, включая поручения по хозяйству, нес наказание, если были провинности. Мастер постепенно открывал премудрости своего ремесла. Обучение было наглядным, практико-ориентированным и проблемным. Развивался широкий спектр навыков, которые твердо закреплялись путем постоянного повторения. Мастер давал задание, фактически ставил профессиональную проблему и требовал не только вспомнить основные знания и употребить необходимые навыки, но и проявить смекалку и домыслить то необходимое, что позволяло ученику-подмастерью справиться с поставленным заданием и доказать свою жизненность в профессии. Формировалось «умелое действие», а именно «действие со знанием дела» [19: с. 271]. Мастер надеялся, что благодаря «желанию бороться» у подростков и юношей, о котором говорили многие отечественные психологические источники того времени, возникнет готовность проявить себя в ходе обучения, стремление достичь значимого результата.  

Ученик получал непосредственное (чувственное) знание и понятие об общих принципах и правилах профессиональных действий. Он должен был творчески использовать знания и навыки, получаемые в ходе подготовки и профессионального обучения, осознавать цели и мотивы выбора способов их достижения, а следовательно, сформировать у себя высокоразвитое умение даже с закрытыми глазами исполнять требуемые действия.  

Когда обучение считалось завершенным, мастер должен был одеть и обуть своего выпускника «как в людях ведется», предоставить необходимый инструмент и «пожилое» (вознаграждение) за труд в течение многих лет. Выпускник мог еще некоторое время «из найма» работать у своего мастера. Те же из учеников, кто, имея значительный опыт, прошли «сложную систему испытаний» у мастеров, т. е. сдали экзамен по профессии, сами объявлялись мастерами, иными словами, у них появлялась возможность для реализации своих способностей, определения своего места в жизни.  

Профессиональное обучение проходили будущие оружейники и иконописцы, серебряники, каменщики и плотники, кирпичники, скорняки и портные и мн. др. Оружейное, золотое, серебряное, полотняное производства переросли из ремесла в мануфактуру. 

Мануфактура — крупное предприятие, которое было основано на разделении труда между всеми ее участниками, остающегося, правда, по преимуществу ручным, хотя и при использовании механизмов, приводимых в движение водой [3: с. 62]. Особую известность приобрели швейные и ткацкие, шелковые, оружейные и канатные мануфактуры Московской Руси.  

Прежде всего развивались мануфактуры «рассеянного типа», когда разные мастера и их подмастерья-ученики работали в своих ремесленных мастерских, а также мануфактуры «централизованного типа», когда все объединялись в одном цеху на производстве.  

Принято считать, что мануфактура изменила производство, создала возможность для появления новых профессий, связанных с нею, новых требований к самим ремесленникам, вовлекаемых в такое производство, условиям их обучения, а также определенного рода перспективы профессионального образования.  

Психологи замечают, что при мануфактурном производстве учет природных особенностей и потенциальных возможностей становится «все менее и менее нужным» [10: с. 30]. Мастера имеют дело с все возрастающим потоком работающих учеников, меньше остается возможностей для индивидуальных контактов. Однако в России даже в условиях мануфактурного производства постоянно востребована необходимость обучения здесь работающих, поскольку изготовление, например, мелких деталей оружия («оружейное дело») требовало развитого профессионального умения, знания назначения своего места в ходе общего дела.  

Известно, что в XVII столетии возникло до шести десятков различных мануфактур. Некоторые из них досуществовали до петровских времен [3: с. 66–67].  

Ремесленник, человек труда — мастер с высокоразвитым профессиональным самосознанием, высоким уровнем креативности и стремлением к достижениям в профессии. Ремесленник «опредмечивал» этот мир, создавая порой невиданное и уникальное: то царский дворец в Коломенском, церкви и дворцы Сергиева Посада, церковь Покрова в Филях, Воскресенскую церковь на Дебре в Костроме, то уникальные набивные ткани, искрящиеся на солнце, то тончайшей работы золотые предметы (потиры и кратиры, оружие, прекрасного вида пуговицы) и т. п. 

Произошедшие изменения в мироощущении русского человека, его труда и борьбы требовали своей представленности в психологической мысли. 

Значимые для ХVII века психологические источники  

о человеке, его потенциальных возможностях, борьбе и труде 

Небольшой библиографический экскурс в историю отечественной психологической мысли ХVII века показывает, что значимость этого периода не находит должного отражения в историко-психологической литературе, хотя зримо присутствуют авторы, ориентированные на рассматриваемую нами эпоху [8; 9; 17; 18; 21; 29; 35–38]. Авторами, занимавшимися историей психологии данного периода, признается в качестве ведущей в философско-психологических источниках ХVII века проблемы человека, что особенно важно для понимания сути его психологии в контексте философско-психологической мысли. Личные умения, способности становятся привлекательными для размышлений и описаний. Потенциальные возможности человека, необходимость следовать законам веры, труд и борьба как приоритеты большой группы людей, государства и отдельного индивида, а также многие другие сопутствующие вопросы рассматривались в трудах отечественных мыслителей, философствующих психологов, остались в тех источниках — трактатах, которые стали актуальными, интересными, востребованными в рассматриваемый период. Речь идет об известных к XVII столетию источниках — «Галиново на Ипократа» и «Диоптре, или Душезрительном Зерцале», — повлиявших на творческую активность мыслителей данного времени.  

«Галиново на Ипократа». Всем профессиональным лекарям и просвещенным читателям начиная с XV века был известен трактат «Галиново на Ипократа», входивший в Кирилло-Белозерский сборник, в котором с натуралистических представлений рассматривался человек, его потенциальные возможности и склонности. Надо отметить, что в этом трактате говорилось о творческом «наследии» древнегреческого философа и медика Гиппократа и древнеримского философа и врача Галена. Трактат, известный ранее, был востребован в эпоху открывавшихся в Москве профессиональных школ. В соответствии с натуралистическими представлениями здесь сообщалось, что психические особенности человека обусловлены естественными причинами, теми же, что и возрастные изменения в целом. «Отрочату» (подростку), например, свойственна повышенная эмоциональность и быстрость, юноши оказываются скорыми в своих решениях и воинственны, зрелые люди чаще проявляют спокойствие и благоразумие, и только старики отличаются упадком и слабостью сил, они медлительны в движениях и производимых действиях.  

Значимым было то, что в трактате «Галиново на Ипократа» осуществляется не только попытка дать психологическую характеристику возраста, но и сообщаются сведения об умственных, эмоциональных и волевых качествах человека [29: с. 197]. Содержание трактата, имеющее обращенность к феноменологии возрастного становления индивида, дает возможность при условии коррекции негативных психологических проявлений у человека выявить тот возрастной потенциал, который благоприятен для активной реализации его способностей в жизнедеятельности. На этом трактате учились многие люди труда (в том числе те, кто слушал курсы в Славяно-греко-латинской академии), нашедшие себя в лекарском деле, травники и цирюльники. Трактат подчеркивал теоретико-познавательный, гносеологический аспект рассмотрения естественнонаучных знаний, востребованных в XVII столетии, занятом поиском предмета для приложения усилий человека в труде и борьбе.  

«Диоптра». Распространенным «психологическим источником» во времена правления царя Алексея Михайловича Тишайшего оставалась «Диоптра, или Душезрительное Зерцало» Филиппа Монотропа (Пустынника), известная на Руси в ранних списках еще с XIV века [11]. 

«Диоптра» (с греч. Διόπτρα — зеркало) стала особо популярна в среде просвещенной общественности, носителей русской педагогической культуры, создателей образовательных профессионально-психологических парадигм, ставших доминирующими в XVII веке. Известно, что существует свыше 160 славянских, преимущественно русских, списков этого источника, дошедших до нас [12].  

В «Диоптре» представлена философско-психологическая концепция человека, значимая для профессионального образования, поскольку такие концепции помогают понять смысловое содержание образования определенного периода.  

В этом источнике человек являет собой гармоничное сочетание двух миров: «горнего» — высшего, мысленного, места пребывания ангелов и «дольнего» — чувственного, материального, места пребывания животных. Человеческие душа и тело находятся в союзе и в борьбе друг с другом. Душевные силы, представленные как «помысленное», «яростное», «желательное», дают человеку простор для борьбы и «борения». В «Диоптре» отмечается приоритет разума человека, но также речь идет о человеческих «силах» (памяти, воображении и др.), позволяющих ему бороться с похотью (желаниями) и гневом (чувствами). «Диоптра» большое значение придает слову (речи), способному выразить «мысленное» в человеке, обнаружить его разум. «Сокровенное» благодаря слову превращается в «ведомое», и мы можем знать ход мыслей другого человека.  

«Диоптра» давала необходимые представления о человеке, отстаивала значение телесного организма в вопросах познания души («показовати души… действа свои и силы»), объясняла, как душа проявляет себя в совершаемых человеком действиях. Для самой души характерно раздвоение, поскольку, с одной стороны — это дух («горний» мир), а с другой — она сращивается с «дольним» миром, находясь во власти телесной стихии, телесности. Душа проявляет свою «активность» по мере становления и взросления человека, формирования его телесных возможностей, укрепления им своей способности к борьбе и продвижению себя на жизненном пути, становления в профессии.  

На жизненном пути человека от младенческого до старческого возраста просматриваются становление потенций души человека, его индивидуальные, социальные, профессиональные возможности проявления себя в труде и борьбе.  

Филипп Пустынник признает ценность человеческой борьбы, которую рассматривает как суть моральных качеств человека, среди которых «мудрость», «правда», «мужество». Противостоять же человек должен проявлениям «безумья», «неправды», «блуда», «страхованья» (малодушие).  

Останавливается Пустынник и на самом вопросе о внутренней духовной борьбе («борении»), которая становится необходимым условием удовлетворенности человека собственной жизнью: без борьбы не бывает победы («не бывши рати, не является победа»). И хотя для Филиппа Пустынника люди отличаются друг от друга по строению тела, потенциальным возможностям, но всем им присущ индивидуальный или общественный импульс к борьбе как в духовном, так и в телесном плане.  

Знакомство с «Диоптрой» умножало традиции профессиональной подготовки русского человека, формировало идеологию собственного творчества, направляло вектор духовного общения людей [12: с. 276–277]. Знающий себя, свои потенциальные возможности человек способен к воплощению и реализации их в труде и борьбе.  

Составленная по типу древнейшей формы возникновения нового знания — диалога — «Диоптра» способствовала возникновению и развитию мыслительной, познавательной деятельности по поводу живой мысли собеседника, развитию индивидуальности человека, росту его профессионализма, активности в жизнедеятельности.  

С «Диоптрой» (или ее частями, разделами) знакомились будущие лекари, философы, лица духовного звания и «управленцы», а также все, кто проходил серьезную профессиональную школу (например, мастеровые, обучавшиеся в школах, цехах, артелях), кто был особо «охоч» до знаний и «мудролюбия».  

Подобного рода сочинения являются показателем глубокого интереса к вопросам натуралистического и психологического характера, распространенности взглядов на проблему человека, а следовательно, организации общего строя представлений о его возможностях и способах влияния на него, на процесс обучения, профессиональной подготовки и жизнедеятельности. 

В истории психологической мысли помимо известных к XVII столетию, но продолжавших волновать общественную мысль источников («Галиново на Ипократа», «Диоптра, или Душезрительное Зерцало») остались труды и трактаты мыслителей, «ноуменально» связанных с первым отечественным университетом — Славяно-греко-латинской академией. К последним можно отнести братьев Лихудов, Кариона Истомина. Им как лицам духовного знания было присуще и даже вменялось в обязанность философствовать и распространяться о психологических вопросах. 

«Иоанникий Лихуд». Ценными источниками для рассмотрения вопросов, связанных с психологической мыслью XVII века являются труды приглашенных из Константинополя для работы в Славяно-греко-латинской академии братьев Лихудов [4; 17; 21; 23; 29; 30; 39], в частности Иоанникия Лихуда (1633–1717), возглавившего академию. Нельзя утверждать, что прибывший из Константинополя ученый монах не был знаком с творческим наследием византийских мыслителей, среди которых, например, Филипп Пустынник и его «Диоптра» занимают почетное место. Сам Иоанникий Лихуд стал автором курса лекций по психологии. Свою рукописную работу по психологии, озаглавленную «In tres libros de anima juxta principia Peripateticorum et Doctoris Angelici doctrinam exposition» («Изложение трёх книг о душе согласно с положениями перипатетиков и учением ангельского доктора»), Иоанникий Лихуд представил как истолкование трактата Аристотеля «О душе» в духе христианской религии со ссылками на авторитет «ангельского доктора» Фомы Аквинского [29: с. 398]. При всей уже имеющейся в истории философии и психологии критической оценке этой работы [6: с. 68; 29: с. 398–401] надо признать, что обучавшийся в западноевропейских университетах Иоанникий усвоил главное: чтение лекций (от лат. lectio — чтение) должно осуществляться в соответствии с традиционными положениями научных авторитетов и некоторым «собственным толкованием». «Собственное толкование» — возможность донести до слушателей систему своих взглядов, что стало характерным для университетски образованного ректора академии. Впервые длительно излагались положения западноевропейской философско-психологической мысли внимательным слушателям, знавшим учение Платона, систему Аристотеля [27: с. 33–42] фрагментарно, основываясь на знаниях, подчерпнутых из источников еще периода Древней Руси — «Пчеле», «Толковой Палее» [13: с. 96–99], которые сохранялись в записях разных авторов вплоть до XVIII века. Примером может служить такой источник второй половины XVIII века, как «Цветник», содержащий выписки из «Пчелы» [33]. 

Московский ученый Иоанникий Лихуд представил теоретически обработанный и систематизированный взгляд на психологические проблемы, который будет воспроизводиться в стенах академии даже после отстранения братьев Лихудов от преподавания в ней. Так, например, в своих лекциях наставник в академии, а затем и ее ректор монах Феофилакт Лопатинский оставался верен философско-психологическим традициям Лихудов [6: с. 69–70].  

Из сохранившихся психологических представлений данной эпохи мы знаем, что Иоанникий Лихуд определял душу человека как «корень и начало» всей его жизнедеятельности. В его понимании она нематериальна и неразрушаема, но может быть познаваема только путем рефлексии: от функций одушевленного тела мы «умозаключаем» к свойствам порождающих их души. Речь шла о психической форме, содержащей в себе одновременно признаки внутреннего свойства индивида и функции его жизнедеятельности. Для души характерны способности, среди которых инстинкты, чувства, а также высшие способности — память, воображение, рассуждение и др. Человек должен бороться с проявлениями чувств, мешающих его жизнеутверждению, в человеческом сообществе он должен обнаруживать свою добродетельность и согласие с рядом живущими. 

Лихудовское руководство по психологии было востребовано еще в первые десятилетия «философского века», придирчиво относившегося ко всему, что осталось в допетровском прошлом. Можно отметить в контексте интересующих нас вопросов, связанных с психологией, что она (психология) читалась Лихудом в Москве на уровне европейских достижений в этой сфере научного исследования. Руководство Лихуда по психологии можно считать специализированным учебным пособием. Своими лекциями он способствовал формированию у слушателей («студентов») системы психологического знания, кроме того, профессионально ориентированных умений у слушателей различать основные концепты этого знания, сравнивать и объяснять важные положения теорий души и психических проявлений, наблюдать за собственной психической жизнью, развивал интеллектуальные, эмоциональные волевые качества человека. Психологические взгляды Иоанникия Лихуда имели хождение и были востребованы в области преподавания и обучения, а также среди интеллигенции, занятой идеей самосовершенствования под стать петровскому замыслу о новом человеке — человеке борющемся. Сам Иоанникий Лихуд может считаться идеархом психологической мысли, формировавшим общий поток идей о человеке и его потенциальных возможностях. 

1. Arzhanukhin V. V. Philosophical education in Russia in the XVII century // Philosophical sciences. 1987. № 2. P. 48–58. 

2. Library of the literature of Ancient Russia.. XVII century. SPb .: Science, 2014. Vol.18. 640 p. 

3. Buganov V. I. The world of history: Russia in the XVII century. M.: Molodaya Gvardiya, 1989. 320 p. 

4. Voznesenskaya I. A. Moscow Greek School Sofroniya Lihud // Russia and the Christian East. M., 2015. Issue. 4–5. P. 376–379. 

5. Volkova V. O. Spiritual and practical competence as a value-semantic basis of psychological human culture // Psychology of learning. 2007. № 10. P. 4–19. 

6. Galaktionov A. A., Nikandrov P. F. Russian philosophy of the XI–XIX centuries. L .: Nauka, 1970. 652 p. 

7. Herzen N. A. Perception of the image of the ruler in Russian culture at the end of the XVII century: dis. … cand. culturologists. M., 2006. 177 p. 

8. Gumenskaya O. M. Essays on the history of Russian psychology. Issue 1. History of psychological thought in Russia (X–XVII centuries.). Saratov: Scientific Book, 2006. 68 р. 

9. Gumenskaya O. M. Old Russian Wisdom as a Source of Domestic Psychological Thought // Izvestiya of Saratovskogo University. T. 7. Seriya «Philosophy. Psychology. Pedagogy». 2007. Issue 2. P. 63–69. 

10. Gurevich K. M. Problems of differential psychology: fav. Psychol. Works. M.: Institute of Practice. Psychology; Voronezh: MODEC, 1998. 384 p. 

11. "Diopter" by Philip Monotrop: anthropological encyclopedia of the Orthodox Middle Ages / [ed. Preparation. G. M. Prokhorov, H. Miklas, A.B. Bildjug; ed. by M. N. Gromov]. Moscow: Nauka, 2008. 731, [2] p., Il. (Monuments of religious and philosophical thought of Ancient Russia). 

12. Ivanov D. V. Archetype of Russian education: the image of "a man struggling" in historical and literary monuments // Philosophy of Education. 2008. № 1 (22). P. 274–280. 

13. Ivanov D. V., Galyuk N. A. Psychological thought in Russia: to the origins of basic ideas about the potential capabilities of man, his struggle and work // System Psychology and Sociology. 2016. № 4 (20). P. 88–101. 

14. Istomin Karion. The book is a love sign in a fair marriage. M.: Book, 1989. 112 p., 19 liters. 

15. Istomin Karion. Primer. [comp. A. Astakhov]. M.: White City; Sunday, 2014. 90 p. 

16. Klimov E. A., Noskova O. G. History of Labor Psychology in Russia. Moscow: Izd-vo MGU, 1992. 221 p. 

17. Klypa O. V. Psychological views in the culture of Ancient Rus. Petrozavodsk: PetrSU, 2015. 271 p. 

18. Kostyuk G. S. Selected psychological works // [ed. By L. N. Prokolienko]. Moscow: Pedagogika, 1988. 304 p. 

19. Lomov B. F. Questions of general, pedagogical and engineering. M.: Pedagogic, 1991. 224 p. 

20. Mumrikova L. I. Historical traditions in the spiritual and moral education in Orthodox alphabets and alphabets (The 2nd half of the XVI – the beginning of the XXI century): dis. … cand. ped. sciences. Moscow, 2007. 200 p. 

21. Polekh P. M. Translational Ideas in Russian Psychology in the 17th and Early 18th Centuries // Proceedings of the Academy of Pedagogical Sciences of the RSFSR, 1955. № 65. P. 81–89. 

22. Psychological thought of Russia: the age of Enlightenment: monogr. / [Responsible. ed. V. A. Koltsova]. St. Petersburg: Aleteya, 2001. 376 p. 

23. Ramazanova D. N. The Likhud brothers and the initial stage of the history of the Slavic-Greek-Latin Academy: dis. … cand. east. sciences. M., 2003. 327 p. 

24. Romanova E. S., Ryzhov B. N. History of psychology from system positions // System psychology and sociology. 2014. № 1 (9). P. 5–15. 

25. Rumyantseva S.V. Rtishchevskaya school // The questions of a history. 1983. № 5. P. 179–183. 

26. Russian soul. Thousand years of domestic folly / [comp. and aut. in. art. S. V. Perevezentsev]. M.: Roman-newspaper, 1994. 240 p. 

27. Ryzhov B. N. History of psychological thought. Ways and patterns. M.: Voenizdat, 2004. 240 p. 

28. Ryzhov B. N. System psychology. 2nd ed. Moscow: T8 Publishing Technologies, 2017. 356 p. 

29. Sokolov M. V. Essays on the history of psychological views in Russia in the XI–XVIII centuries/ Moscow: Publishing House of the Academy of Pedagogical Sciences of the RSFSR, 1963. 420 p. 

30. Stepashko L. A. Philosophy and History of Education. 2nd ed., ext. and pererab. - Moscow: Flinta, 2003. 320 p. 

31. Tatischev V. N. Selected works // [ed. by S. N. Valka]. - L .: Science, 1979. 464 p. 

32. Tikhonova V. Y. The concept of "struggle" in the Russian language picture of the world: dis. … cand. philol. science. tyumen, Novosibirsk, 2005. 238 p. 

33. Flower: Manuscript. [B. m.]: [B. i.], 80-th. XVIII century. 245 liters // Storage Fundation Departament of Rare Books PGGPU Fundamental Library Perm. 

34. Chaban E. V. Pedagogical discourses of Russian culture of the XVII–XVIII centuries: the author's abstract: dis. ... cand. of cultural studies. M, 2008. 163 p. 

35. Chernaya L. A. The problem of the human personality in Russian social thought in the second half of the 17th - early 18th century: author's abstract: dis. … cand. east. sciences. M, 1980. 26 p. 

36. Chernaya L. A. Russian thought of the second half of the XVII - the beginning of the XVIII century. On human nature // Man and Culture: Individuality in the History of Culture: sat. works / [Ed. by A. Y. Gurevich]. M.: Science, 1990. P. 192–203. 

37. Chernaya L. A. Russian culture of the transition period from the Middle Ages to the New Time. M.: Languages of Russian culture, 1999. 289 p. 

38. Chernaya L. A. Problems of a man in Russian culture of the 17th century: the impact of humanistic ideas // Cultural relations in renaissance Europe: collected Works / [responsible. ed. by L. M. Bragina]. M.: Science, 2010. P. 201–210. 

39. Yalamas D.A. The significance of the activities of the Likhud brothers in the light of Greek, Latin and European manuscripts and documents from Russian and European collections: dis. … doctor of philology sciences. M., 2001. 399 p.